Предыдущая публикация
И был у нас праздник в Хмелевицах - Олёны.
Хмелевицы. 1950-е По дороге к кладбищу - правее. Фото Ивана Сенатова
Он и сейчас есть, конечно. Но это уже не то, хотя популярность его настолько велика, что и по сие время съезжаются к 3 июня со всех концов страны великой. На один день! В такие дали! И зачем? Да чтобы на кладбище родителей помянуть. Один раз в году у нас поминали на кладбище. Но зато так поминали, что, наверное, покойники в гробу переворачивались, а от воплей и плачей, от слез, пролитых на могилах (то и знай, от этого), 3 июня над кладбищем и Хмелевицами обязательно дождь проливался: к 12 часам, когда кладбище затихало и люди уходили, сгущалась мгла на небе и лил дождь. Полчаса,час. Дождь идёт, солнце палит, а земля сухая.
На кладбище не пили, а угощались с родителями. Пивом. Хмельным. Густым. Темным. Пили дома, после кладбища. Там была и водка. Но пиво деревенское в этот день было в каждом доме обязательно. Водку пили, да, а поминали - пивом. Да чтобы пенилось, а то осердятся покойные. Тетя Анна, например, мама Юры Копылова, друга нашего, когда мы с братом зашли к нему (вернее, забежали, чтобы на гулянье идти), сначала нас на кухню завела и с горделивой радостью показала на корчагу: "Смотрите-ка, ребята, пиво-то - шапка выше корчаги! Вот дак угодила! Вот дак угодила!" И не отпустила нас, и хлопотала у стола, пока и мы не отведали напитка этого во славу предков наших. Во славу, потому что ни у кого из нас даже сомнения не возникало, что предки наши сейчас не с нами. Тут они, рядом - для того и вопили всё утро, чтобы поднять да домой привести. А вот у кого не вспенилось, значит, не разбудила, и нет его сейчас с ней, батюшки её родного.Женщины вообще почему-то больше плакали по отцам, и в плачах своих, причитаниях "будили" от сна вечного, домой звали "в гости гостя дорогова, свово батюшку роднова". Отец берег девок, наряжал, одевал, холил, чтобы замуж отдать подобру-поздорову да выкуп хороший получить. Девка - капитал, товар ходовой. Даже самый бедный мужик сумеет нарядить дочку свою, чтобы "глянулась". На гуляньях и в самые трудные послевоенные годы не видывал я в Хмелевицах девок в лаптях. Потому и торопились они на кладбище, чтобы батюшке родимому изложить свои горести замужние. Нам, мальчишкам, с хмелевицкой горы было видно, как со всей округи по дорогам полевым - от Каменника и Кротова, от Сальмы и Обанихи, от Музи и Скородумова, вереницами и поодиночке, в лучших нарядах, в самых цветастых платочках и с узелками припасов поминальных спешили они наперегонки (кто пораньше, тот и учтивее) на этот спектакль слёз, бесконечными ручейками вливаясь в грохочущий водоворот кладбищенского воя, набегу уже готовые к реву. А те, кто замешкался, еще на дамбе, за Какшей, всхлипывая от обиды и горечи, ускоряли шаг, на ходу упрекая себя и домашних: "Говорила ведь - опоздаем, говорила ведь - опоздаем. Ой, батюшки! Ой, батюшки! Да что хоть я! Опоздала ведь. Воют уж". И - через Хмелевицы, через кладбищенское поле, по пыльной дорожке, все более распаляясь, всхлипывая и постанывая, вся в слезах добегала она наконец до могилы, и тут уже не сдержать: "Ой! Ой да посмотри-ко ты, да родной тятенька-а! ой! ой! Ой да посреди-то ног да сирота лежи-ит! Ой да ты послушай моих ба-се-нок, ой да про житье мое сиротскоё. Ой да при родимом-то при тятеньке, не вставала я ранёшенько. Ой да не ломала белы рученьки на тяжелой на роботушке! Ой! Ой, батюшки!" Бывало, плачет- убивается бабенка на могиле умершего мужа, а новый супруг рядом стоит, успокаивает: "Ну что уж ты, право, не вернешь ведь - проживем, поминать будем", - и сам плачет. Тут было не то что бы всё позволено, а всё простительно, потому что надо было как-то взбудоражить, поднять, напомнить своим близким, что я тут, я помню, я пришла. Чтобы и они нас тоже вспомнили, знали, что и мы их не забываем, и не сиротами безвестными лежат они в земле сырой. Дух предков жив пока мы их помним, и пока мы помним, они с нами. Это сеанс живой связи с предками, с нашей памятью, то есть с самими собой. Плакали до истерик и до обмороков. Но это были не пьяные слезы, пили уже дома, после кладбища, а в восемь часов утра пьяных на кладбище не было. Да и вообще, водку на кладбище не пили, наверное, до середины шестидесятых годов. Так что вой этот это публичная, не постыдная в этот день, жалоба, поданная людям через родного посредника, к которому уже не предъявишь претензий. Вот почему в миг такого плача "посредник" жив: он принимает жалобы, успокаивает, утешает и примиряет родичей с жизнью. Сила воздействия таких плачей поразительная. Самые крепкие мужики стояли у могилы, глотая слезы. Даже одну плакальщицу невозможно выслушать, не всхлипнув. А тут - все кладбище: пластом лежат на могилах и воют. Гул страшного рёва, сливаясь в мощный, ураганом ревущий поток, слышен был за многие версты. Стоишь, бывало, на горе хмелевицкой, людей не видно, и кажется, что это не они, не люди, а само кладбище воет. Гудит, как в резонаторе. Сосны вибрируют. Воздух колышется, листья на тополях трепыхаются. А волна этого гула настолько плотна, густа и упруга, что давит на уши, сжимает виски. На упругой волне плача, кажется, даже мертвые могут воспрянуть.И это не преувеличение. Подобные обряды общения с духами предков знакомы народам всего мира, причем приемы и способы такого общения абсолютно одинаковые. Совместные коллективные вопли, плачи и причитания, барабаны и дудки, ритмичные движения и плескания рук, производимые с нарастающим накалом, способны, видимо, концентрировать в малом пространстве довольно мощный энергетический заряд, достаточный, говоря современным языком, не только для подзарядки осевших за зиму аккумуляторов нашего собственного духа, но и для подпитки сети Единой Энергетической Системы человеческого духа в целом, потому как все мы - дети Природы, частицы единой всеземной человеческой цивилизации, основанной на движении, развитии и проявлениях энергетики общечеловеческого Духа. Кто видел Олёны, тот видел живую, многосоттысячелетнюю древность в её характерном действии и на себе испытал благотворное влияние, ощутил энергетическую подпитку от общения с предками.
Олег Козырев - шахунский краевед, художник, писатель
Следующая публикация
Комментарии 21
ты не дочь Людмилы и внучка Александры Васильевны Ледневой? Это моя тетя.
Жаль,наверно,тоже далекие родственники раз Долинины и деревня же была Дилин но.А про Красногор я помню частушку дед пел.В Красногоре на угоре баба пьяная лежит,у нее из под подола самогонлчка бежит. Извините за содержан е